Павел Воля дал интервью Надежде Стрелец. В нем юморист рассказал о том, с чего начинался Comedy Club, о клубной жизни нулевых, будущем юмора с его точки зрения. Жена комика Ляйсан Утяшева также побеседовала с журналисткой. Собрали самые интересные цитаты.
О начале Comedy Club
Это первые знакомства, все такие же голозадые, как и я, все такие же стремящиеся, чего-то хотящие. Все время мы что-то придумываем. Мы же все приехали в Москву, нам всем не хочется возвращаться с опущенной башкой в свои родные города. Мы же все талантливые, мы же все молодые, мы же все КВН. У нас точно должно получиться! И вот в это голодное, но классное, сумасшедшее время ребята, “Новые армяне” (команда КВН. — Прим. ред.), приезжают с гастролей из Америки и говорят о том, что есть какие-то стендап-клубы: “Нам надо что-то такое здесь в России придумать. Похожее, но только наше”.
Мы так договорились, что мы должны мутить вечеринки про смех и веселье во что бы то ни стало. Мы договорились, на тот момент наш товарищ Миша работал в “Касбаре”, и после этого долгие годы не пропускали ни одной субботы. Именно эта договоренность во что бы то ни стало не пропускать субботы и выступать сделала Comedy Club форматом, продуктом, потом уже империей большой.
О приглашенных звездах
На первую вечеринку пришли все наши друзья, которые были на тот момент в Москве. Это в основном все были кавээновские ребята. Все пришли, наполнили это заведение. Я на первом представлении читал стихотворения собственного сочинения, которые казались мне смешными. В полную тишину, вообще не то. Но на первой вечеринке появился формат, который потом перерос в наше общение с гостями. Я работал на “Муз-ТВ”, и уже я знал каких-то звезд. Позвал на первую вечеринку “Отпетых мошенников”, с которыми мы дружили, они тогда были мега-популярны. И позвал Киркорова, который взял с собой Юдашкина.
Его приход был просто старт с реактивным двигателем для Comedy Club. На какую-то неизвестную вечеринку пришли “Отпетые мошенники”, Киркоров и Юдашкин. Я их поприветствовал в зале, я сказал: “Вот, смотрите, среди нас Киркоров. Чтоб вы знали, вот кто он такой…”. Я курил сигарету, выпустил колечко и встал под это колечко как под нимб. Потом я сказал: “С нами великий модельер Валентин Юдашкин, как всегда в черненьком”. Все посмеялись над этим. Сказал: “С нами группа “Отпетые мошенники”. Что вы в выходной приперлись к нам? Видимо, нет корпоративов”. Ребята обиделись, через какое-то время даже ушли.
О клубной жизни нулевых
Это было самое главное препати Москвы. После двух-трех вечеринок к нам стали валить звезды. Тусовая Москва, которая never sleeps (“никогда не спит”). Все хотели попасть на “Камеди”, который начинался до всех вечеринок, чтобы посидеть, повеселиться, поржать и дальше поехать уже по клубам. [Спустя время] у нас был жесточайший фейс-контроль, мы никого не пускали, если у человека не куплен столик, если мы не знаем его лично или если кто-то за него не попросил очень слезно. Я думаю, что это тоже сыграло. Не буду говорить с кем и как, я в лицо ругался с олигархами и охране говорил просто: “Уведи!”. И мы вели себя на входе так: “Ты в кроссовках — пошел вон”. Мы долго стояли на фейсконтроле сами.
Мне потом ребята-промоутеры, которые до сих пор мутят клубы, говорили, что такого больше в Москве не случалось никогда после того, как перестал “Камеди” выступать своими субботними вечеринками. Такой дружбы, такой синергии, такого переплетения тусовки никогда больше не случалось. “Камеди” — это было ядро, которое запускало людей в клубы, где они уже все, как змеи, переплетались друг с другом. И это уже был не просто поход в клуб. Тот, кого я уже видел на “Камеди”, я с ним потом три раза за ночь виделся еще где-то. Но это был тот, кого я видел на “Камеди”. Когда мы перестали выступать, это уже стали просто толпы людей, которые ездят из клуба в клуб. У них нет чего-то общего, тайного, сокровенного, очень закрытого, элитного, сумасшедшего, куда попадали только они. Они приезжали в First — там тысяча человек, но только двадцать тех, что были на “Камеди”.
О первых деньгах
Времена раннего “Камеди” можно охарактеризовать одним словом: дорвались. Тогда все дорвались до стиля, которого не было. <…> Мне кажется, все были просто молодые, сумасшедшие. Появились первые деньги, и каждый хватал в магазине все, что хотел. В какой-то момент я покупал какие-то невероятные тачки. Почему? Дорвался. Не потому что крышу снесло, а потому что не было у меня таких никогда. А потом стало возможно купить любую.
О юморе в новых реалиях
Мы сейчас живем в эпоху начала конца юмора. Я не знаю, сколько еще осталось лет до того, когда вообще будет ни над чем смеяться нельзя. Эти нежные, эти отдельно отгородились, эти толстые. Не толстые. Они какие? Полные. Нет, не полные, они бодипозитивные. Нет, не трогаем ни в коем случае, они все обидятся. У этих национальность, у этих вероисповедание, у этих гендер, у этих сексуальные предпочтения. Социальные сети испортили юмор. Вседозволенность каждому написать кому-то по своим принципам, объединиться в любую ячейку, которая может поднагадить любому.
О травле в отношении Юлии Высоцкой
Я однажды общался по скайпу с Кончаловским. Мне кажется, в этой семье все в порядке и с интеллектом, и с юмором. Ну разве может трогать такая мелочь? Что такого? Все смеются: “Смотрите, как она смешно готовит, какие рецепты дурацкие”. И что? Человек закрывает комментарии не потому, что она неадекватная. Кто-то понимает, как пользоваться соцсетями. Кто-то понимает, что это может обидеть. А у кого-то просто куча свободного времени и никакого ощущения реальности. На это тоже надо делать скидку. Сейчас такой быстротечный мир. Любая новость, хорошая или плохая, живет десять минут. Вся агрессия — от невежества и дозволенности. Поэтому такие комментарии, но меня это не трогает. Человек, который что-то делает, всегда неприятен людям, которые ничего не делают.
О начале отношений с Ляйсан
Не то, чтобы я понял, что она моя женщина, [когда она убралась в моей квартире]. Я понял, что она другая. Она увидела, что у меня дома неидеальный порядок, что у меня на данный момент поесть нечего. Наверное, она подумала: “Ну что мальчишка так живет, дай-ка помогу”. Помогла. И для меня этого было так: “Ого!”. У меня никого не было до Ляйсан. Это все были не отношения. Сравнивая их, я говорю, что отношения сейчас, любовь сейчас, настоящая — сейчас.
Я бы все время проводил с детьми. Все время проводил с Ляйсан. Я бы как можно чаще виделся с мамой, папой, сестрой, со всей ее семьей, со всеми своими крестниками, родственниками. Я бы встречался с Харлашкой (Гарик Харламов. — Прим. ред.) чаще, с Галыгиным, с ребятами, с которыми давно не общаемся.
О публичных признаниях в любви
Я до сих пор где-то вижу отзывы, мол, так нельзя, каблук, не по-мужски. Не по-мужски — любить женщину и помалкивать. Не по-мужски — не иметь мужества признаться своей женщине. Так, чтобы об этом знали все. Букет цветов даришь — дари, чтобы видели все. Любишь — целуй при всех. Захотелось тебе ее обнять — обними. Что там все остальные думают — плевать. Она — твоя любимая, ты с ней живешь. Ради нее. И она, возможно, ради тебя.
О секрете счастливой семейной жизни
Ляйсан: “Я заметила, что мы как разговаривали по восемь, по девять часов, так и разговариваем. Я не придираюсь, я понимаю, что он мог быть на работе. <…> Разговаривать надо. Один подумал так, другой вообще не имел этого в виду. Не надо превращаться в такую особу, перед которой все время нужно извиняться. Это может достать. Попробовать войти в положение человека, который пашет с утра до ночи, еще он настоящий отец. Все на него валится сейчас. Просто понять”.